Сны приходят нырком в воду, к неясному блеску на дне, и что там – сокровище? мусор? – перед прыжком не ясно, и воздуха не хватает чтобы разглядеть подробно когда еще в глубине. Вытаскиваешь сон на поверхность, сжимая в памяти что удалось схватить: все эти расползающуюся между пальцами образы, и слова, и сно-жизни совершенно других существ, и только тогда становится ясным что же именно найдено. Вот город, тонущий в прибое; вот герой, что может остановить атаку волн, вот его могила, вот божественный певец, торжеством мелодии поднимающий мертвого из могилы, – но только на десять часов, но только на последний бой – и герой не может понять почему у всех встречающих его людей такие затаенные, горькие взгляды даже когда, наконец-то, победа. Вот трио подростков, наконец-то получивших свободу от оружия смерти, "процессорами" которого они были, как если бы в бреду, последние семнадцать лет: после реабилитации они обнаружили, что мир изменился, и к лучшему, но что им остается делать в таком мире, когда последнем воспоминанием у них погружение в фабрику, в запах железа, в звук конвеерной сборки? Вот дверь в подземелье и старик, приносящий к двери тела бродячих собак и отходы с мясобоен, еду для "принцессы" чей голос сладок и обхождение любезно, но чье невидимое лицо – лицо получервя, и чье невидимое тело сохранило лишь руки человеческими; так вышло, что из-за заклинания пошедшего вкось, это двое связаны, и принцесса ненавидит, конечно же, эту ситуацию, но без приношений, погребенная заживо под грудой камней, она не выживет иначе; столько же ненависти скрывает эта дверь. Вот музей, разворачивающийся как фрактал, как вавилонская библиотеке, комната за комнатой, коридор за коридором, скелеты и манекены в старинных ещё одеяниях, блеск оружейных панорам, картинные галереи, залы манускриптов, коридоры скульптур; вход в новые места, конечно же, сквозь пустые рамы зеркал, и где-то там на горизонте, надежой более чем явным знаком, музей завершается – но как совершенный слепок человечества, и каждой его жизни, и каждого мгновения каждой его жизни, путь к последнему залу долог.